Евгений Водолазкин: С литературой у нас все в порядке!

В Доме ученых СО РАН прошла творческая встреча с известным писателем, ставшим в этом году и автором текста для Тотального диктанта

— О чем текст, написанный Вами для «Тотального диктанта»?
      — Это материалы для моего нового романа «Авиатор», который я намерен сдать в издательство осенью. Правда, текст пришлось слегка изменить — организаторам диктанта нужны были три автономных фрагмента. А затем мы совместными усилиями несколько усложнили написанное. Но, как мне кажется, радикальных барьеров в тексте нет. Приехав диктовать в НГУ, я был потрясен количеством людей, желающих написать диктант: восемь больших аудиторий были забиты под завязку!
      Писать неграмотно, писать с ошибками — это плохо, очень плохо. В конечном счете, это проявление равнодушия к родному языку. Мы не берем сейчас случаи патологической безграмотности как следствие психических расстройств. Орфографические и пунктуационные ошибки зачастую выдают отсутствие большого опыта чтения. Другими словами, грамотный человек — тот, кто много читает.
      Что касается романа «Авиатор», действие в нем разворачивается в начале ХХ века. Замечаю, что интерес к этому периоду сейчас появился у многих. Вспомним Россию этого времени: спокойная европейская страна с русской основой, причем русская культура развивается без какой-либо агрессии. Спросите меня, какой хочу видеть нашу страну, — и я отвечу: Россией столетней давности.
      До тех пор, пока не поймем, что же произошло в октябре 1917-го, мы так и не осознаем, что нам делать сейчас. Революционный Октябрь — словно вбитый в землю кол, и мы ходим вокруг него привязанной лошадью до сих пор, возвращаясь к одним и тем же проблемам.
      — Вопрос к Водолазкину-филологу: чем живет сейчас «Пушкинский дом»?
      — Все начиналось с исследований пушкинских рукописей, собранных учеными из частных коллекций. А сегодня уже все рукописи, прибывающие в Россию, сразу же передаются нам — на изучение и хранение. В этом смысле мы сопоставимы с Эрмитажем, Русским музеем. В данный момент у нас есть абсолютно все рукописи Пушкина, а также практически вся русская классика: Блок, Гончаров, Достоевский, Лесков… «Пушкинский дом» стал крупнейшим в мире центром исследования русской и древнерусской литературы. К недавнему 200-летию Лермонтова мы подготовили к изданию юбилейное академическое собрание сочинений нашего великого поэта. На очереди работа с творческим наследием других замечательных писателей: к примеру, В. Г. Короленко, которого я очень люблю.
      — Как Вам удается совмещать творчество с научной деятельностью?
      — Это больной для меня вопрос. Готовлюсь решить его в ближайшее время. Меня как-то еще терпят в «Пушкинском доме», но… График моих писательских выступлений расписан до июня. Тут и презентации зарубежных изданий, и вручение литпремий, и чтение лекций, и выступления на книжных салонах, и встречи с читателями. Предстоят поездки в Белград, Брюссель, Женеву, Иркутск, Петербург, визиты в Аргентину и Польшу… При этом от 9 летних поездок я отказался. Решиться на это было непросто. Когда интересуются тем, что ты делаешь, ты должен быть благодарен. Потому что это форма любви к тебе — а от любви не отказываются. Но после вручения мне премии «Большая книга» приглашений приехать и выступить стало очень много: порой получаю до пяти приглашений в день! Где брать силы? А ведь у меня лежит недописанным роман. Выход один — отключить телефон и уехать в деревню и там спокойно писать, заниматься сельским хозяйством. Помню, начал косить траву, а крестьяне меня обсмеяли — и замах не тот, и прокос оставляет желать лучшего…
      — Евгений Германович, а Вы самокритичный человек?
      — Думаю, что к себе я отношусь вполне критично: все-таки писателем стал только после сорока лет. Поскольку осознавал, что все написанное до этого имело довольно бледный вид. Как-то отправил один свой текст в известный литературный журнал. Его приняли к публикации, но все же я его забрал из редакции и уничтожил. Текст был написан вяло, и обнародовать его не следовало. Помните, у Галича есть строчки про человека, думающего про себя, что «каждое слово его — миллион, и каждый шаг — миллион»? Надеюсь, не доживу до такого. Стать невменяемым — это самое ужасное, что с человеком может произойти. Уметь анализировать свои тексты, отличать качественное письмо от некачественного — все это для писателя крайне важно. Критический взгляд — основа духовного здоровья. Не только для писателя, для всех.
      Сейчас думаю: некоторые места в своем «Лавре» хорошо бы переписать. Но, пожалуй, не стану этого делать, а напишу лучше что-нибудь новое — и настолько хорошо, насколько смогу.
      — Почему Вы свой быстро ставший знаменитым роман «Лавр» назвали именно так?
      — Лавр — последнее имя главного героя, сменившего до этого три имени и бывшего сперва мальчиком Арсением, затем юродивым Устином, потом монахом Амвросием — пока наконец не стал схимником Лавром. Деятельность Лавра — итог его духовного пути.
      Кстати, не всюду роман носит именно это название. «Лавр» переведен на несколько языков — и сразу в двух странах, во Франции и Финляндии, издатели предложили свой заголовок книги: «Четыре жизни Арсения». Я возражать не стал.
      Названия текстов, истории, связанные с ними, — это всегда интересно. У писателя Михаила Шишкина, чье творчество я очень ценю, есть роман «Взятие Измаила». И, представляете, турки взялись его переводить, а ведь в шишкинском тексте об Измаиле ни слова! С другой стороны, как писал Хармс, все мы едем в одном трамвае, то есть все мы так или иначе связаны между собой, порой даже не догадываясь об этом.
      — Время идет, а мир по-прежнему тесен?
      — Скорее, слой тонок. Читатель и писатель очень сильно взаимодействуют. Литературное произведение — это не только текст, но и его восприятие. Пропорция — 50 на 50. Поэтому нет раз и навсегда застывших произведений. «Илиада» в XVII, в XX, в XXI веках — это совершенно разные тексты! Так как читают их совершенно по-разному.
      И Тютчев был совершенно прав: «Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется».
      Я показал жене рукопись «Лавра» со словами: «Боюсь, это прочтешь только ты и еще несколько коллег, а больше это никому не будет интересно». Помню, в этот день я даже выпил больше обычного — беспрестанно думая о том, что лучше бы я написал что-нибудь веселое, порадовал бы людей, что автора «Лавра» запросто можно счесть сумасшедшим.
      Но в итоге я устыдился своих переживаний. Я недооценил своих соотечественников. «Лавр» 2,5 года входил в двадцатку лучших продаж. И я рад, что есть еще люди, для которых мир не ограничивается триллерами, что мы ими уже наелись. Известный петербургский прозаик Валерий Попов на моем творческом вечере сказал о феномене успеха «Лавра» так: «Водолазкин стрелял по невидимой цели, а по видимой стрелять уже поздно». Разглядеть то, что едва просматривается, — писательское счастье.
      — В последнее время наблюдается усиление конфронтации в культуре, в общественной жизни. И многие в этом видят элементы зарождающейся гражданской войны. Как Вы относитесь к подобным вещам? Сказывается ли это на вашем творчестве?
      — Это вопрос о «Тангейзере»? Не имею права отвечать, я не видел спектакля. Знаком только со скандальным постером. Но должен сказать, что меня чуть не прихлопнуло от его жуткого вида.
      Расслоение общества, конфронтация, агрессия — все это сейчас есть. Все это нам угрожает, и дальнейшего развития событий нельзя допускать. У каждого из нас есть святое в душе, чего нельзя касаться. Это не обязательно религия — для кого-то дороже всего его родители, дети. И если этого касаются, это сильно обижает.
      И не стоит прикрываться словами о свободе. Я исповедую христианский либерализм. Он предполагает, что со свободой приходит и ответственность. А у нас либо одно, либо другое — причем в своих крайних проявлениях. То канкан на столе, то сразу лагерь за появление облаков на небе. Я жил на Западе, неплохо знаю его устои. И мне памятно известное выражение Оливера Холмса, американского писателя XIX века: «Ваша свобода махать кулаками ограничивается кончиком моего носа». Питаться чужой болью недостойно. В Германии спектакль о добром Гитлере сняли после первого же показа — и никто не пикнул!
      В обществе должны быть безусловные табу. Абсолютной свободы нет. Территория общая — это значит, свободных мест здесь тоже нет. На чужую территорию лучше приходить если не с любовью, то по крайней мере с уважением, а не с насмешкой. Но сегодня гуманизм превращается в антигуманизм. Да, человек имеет право на все и постепенно превращается в машину для получения удовольствий. Но, с другой стороны, «ты в центре мира» — с этой философией можно зайти непозволительно далеко. И разрушиться как личность, уповая исключительно на свои права. И, как мне кажется, Запад это осознал и постепенно отказывается от диктатуры консьюмеризма. Меня достала философия тотального потребления — и я написал своего «Лавра». Эта книга о том, что есть и другие ценности.
      Поймите, зерна зла растут очень быстро. Отсюда войны, перевороты, прочие общественные катаклизмы. Надо держать ростки зла в подавленном состоянии — силами государства. И своими силами, конечно же.
      Я верую, но никого не прессую своей верой, все и так все знают. Кто куда хочет, туда и идет. Тащить за шиворот в церковь никого не стану и никому не советую. С хоругвями не хожу. Вера — дело внутреннее. И все же объяснить жизнь и цель жизни без существования бога я не могу. Главных вопросов человечества всего два: кто нас создал и для чего мы живем. Хотя есть и те, кого эти вопросы не мучают. Эти люди напоминают божьих коровок, ползущих по шоссе. Каждая из которых уверена, что познала мир. Крайне самонадеянная позиция.
      — Простите за любопытство, а сколько языков Вы знаете?
      — Могу сказать, сколько я учил. И кое-что из этого усвоил. Я окончил школу в Киеве. Родители, не знавшие украинского языка, отдали меня в украинскую школу. Там преподавали и углубленный английский, так что к десятому классу я свободно говорил на трех языках. За пять лет, проведенных в Германии, довольно неплохо выучил немецкий. Два года изучал французский, но тут мне нечем похвастаться, на этом языке я только читаю со словарем, вести мировоззренческие беседы не могу. Латынь у нас была в университете, сейчас помню лишь несколько крылатых выражений: к примеру, omnia mea mecum porto — все свое ношу с собой. Древнегреческий был мне необходим для работы с древнерусскими текстами. Итого выходит, я изучал восемь языков.
      — Не знал о вашем киевском детстве. А как Вам кажется, есть ли перспективы сотрудничества русских и украинских писателей?
      — Взаимодействие писателей — очень загадочная вещь. Писатель — существо одинокое. Каждый сидит за своим письменным столом. Можно общаться на литературных тусовках, но я туда не хожу.
      Украинские писатели национально ориентированы очень давно. Но тот же Гоголь — империалист, это сторонник русского мира, в Гоголе без зазора сосуществуют украинский национализм и русская мощь. И на его примере мы видим действующую модель выстраивания русско-украинских отношений!
      Киеву и Москве пора прекратить говорить гадости друг о друге. Да и раньше не стоило этого делать. Мы приходим к фазе затухания конфликта. А хорошее можно найти всегда и во всем, было бы желание. Политика деформируется — культура остается! Никакие распри не отменяют ни Пушкина, ни Достоевского, ни Тараса Шевченко.
      — Расскажите подробнее об условиях работы Водолазкина-писателя!
      — Люблю писать в одиночестве, закрывшись в своем кабинете. Шоб никто не бачив, як я плачу, — как написал в свое время вышеупомянутый Тарас Шевченко. Но не подумайте ничего дурного: я нежно люблю свою семью! И никакого противопоставления творчества семейной жизни тут нет.
      Писать больше всего люблю утром, которое для меня начинается часов с 11 — ввиду того, что ложусь обычно в три-четыре ночи. Работаю над прозой часов по семь — пока свежие мозги. А вот научная деятельность не требует от меня особого вдохновения. В основном занимаюсь текстологией, выстраиванием генеалогии текста. Поверьте, это можно прекрасно делать, даже немного устав. Но если нужно написать серьезную статью, то, конечно же, я сажусь за нее с утра.
      — Возможно, вопрос для Вас и не актуален, но все же спрошу: как Вы относитесь к инициативе депутатов Госдумы узаконить профессию писателя?
      — Это очень хорошая идея! 20 с лишним лет писатель социально не защищен. Пенсии получают все — пекари, лекари, дворники, — но не литераторы.
      Но — черт всегда в деталях! Законопроект нуждается в тщательной проработке. Необходимо провести ревизию — как собственно писателей, так и многочисленных писательских союзов.
      Сейчас пишут едва ли не все. К примеру, есть блогеры. Мне кажется, писать стоит лишь о вещах, которые человеком хорошо продуманы. Но вот кто-то беспрерывно рассказывает о своем маршруте передвижения по квартире. Почему он считает, что это должно всех интересовать?! Хочешь что-то выложить в блог — подумай недельку, и, вполне возможно, ты откажешься от этой затеи.
      — Вот мы и подошли к вопросу о литературных предпочтениях. Чье творчество Вам близко и почему?
      — Вопрос безумно сложный. Однажды для рубрики «Книги твоей жизни» я составил список из 40 пунктов. Нет таких книг, которые постоянно были бы на пике моего интереса. В одном настроении хочется читать поэзию Пушкина, в другом — открыть «Робинзона Крузо». Еще один величайший текст — «Волшебная гора» Томаса Манна, его могу читать с любой страницы! У Гоголя и Чехова люблю практически все.
      А вы знаете, что стихи Бродского лечат? Убедился в этом недавно на собственном опыте, когда прихватило почки. К слову, царь и бог «Пушкинского дома» академик Дмитрий Сергеевич Лихачев рассказывал, что в блокаду люди читали вслух стихи — и так спасались от голода и холода.
      Прекрасные тексты — «Белая гвардия», «Братья Карамазовы», «Война и мир»… Люблю и многие другие книги. Их энергия мне очень помогает.
      — А Вы читали «Гарри Поттера»? Как вообще Вам жанр «фэнтези»?
      — Боюсь обидеть своим ответом кучу людей… Стараюсь не читать жанровую литературу. Я не люблю ни исторических, ни фантастических романов, не приемлю триллеры. Мне не нравится читать текст, в центре которого есть время, место, событие, но нет человека. Это не литература. Настоящий роман — это не исторический сюжет, а история души, если воспользоваться выражением Лермонтова. И никакой полет НЛО или даже его внезапное приземление мне не интересны, все это никак не меняет моего мировоззрения.
      Всего «Гарри Поттера» прочла моя дочь. Половину на английском и половину на немецком — такие были у меня условия, чтобы от этого чтения ей была хоть какая-нибудь польза. Я полистал одну из книг, меня не зацепило.
      «Поттериана» заинтересовала меня исключительно как общественный феномен. Вспомним, профессора Толкиена долгое время никто в упор не видел. Потому что раньше был другой тип общественного сознания, более рационалистический. Но когда он сменился, все бросились читать его «Хоббита». Стоит в очередной раз измениться типу нашего сознания — и «Гарри Поттера» тут же забудут. И большой вопрос, вернется ли в литературу «Поттериана» после этой эпохи забвения. Думаю, этого не случится.
      «Гарри Поттер» — эрзац веры. Которую человечество во многом сейчас потеряло. Мы подошли к пределу светскости. Но, как известно, свято место пусто не бывает — поэтому и приходят в нашу жизнь все эти группы «Лорди», кончиты вурст, гарри поттеры. Но я не сторонник запретов. Знать нужно очень многое, почти все на свете — но необходимо и правильно относиться как к различным феноменам, так и к знанию о них.
      А Джоан Роулинг — небесталанный автор, пишет забавно, хотя и без глубины. В общем, для учительницы очень даже неплохо! Надеюсь, я вас не обидел…
      — С английскими бестселлерами все ясно. Хочется узнать Ваше мнение о современной отечественной литературе…
      — Я член жюри литературной премии «Ясная поляна». В связи с этим ежегодно прочитываю несколько десятков новых книг. Одно из сильнейших впечатлений за последние годы: «Мысленный волк» Алексея Варламова. Владимир Шаров, Захар Прилепин, Майя Кучерская, Марина Степнова, Леонид Юзефович, Александр Кабаков — все это очень сильные авторы, могу долго говорить о творчестве каждого из них. В тексты наших живых классиков Фазиля Искандера и Андрея Битова я влюбился очень давно, уверен, оба останутся в русской литературе надолго. Весьма оригинально пишут и Дмитрий Данилов, и Владимир Березин. В общем, с литературой у нас все в порядке!
      Было некоторое проседание в 90-е годы — по двум причинам. Читатель совсем не замечал современных писателей, так как вдруг появилась огромная масса книг, которых не знали, и это доселе нечитанное — к примеру, тексты русской эмиграции — надо было попросту открывать. А чуть погодя наша литература резко перешла в область эксцентрики. Стало все возможно, и многие начали писать экспериментальные вещи. Так возник постмодернизм в худших своих проявлениях. Это все было очень деструктивно. Литераторы перестали быть властителями дум — да эта вакансия просто-напросто исчезла! Но это имело и свое большое значение. Периодически литература должна изблевывать саму себя! Что и произошло.
      И мы начали писать с чистого листа, и литература возвратилась в центр русского общества. Русское общество литературоцентрично. И было таковым всегда. И сейчас литература вновь смещается в центр общественных интересов. Это выразилось в том, что обсуждаются книги, возник институт литературных премий. Проявился интерес властей к писателям и современным произведениям.
     

 
По теме
1 и 2 апреля 2024 года в Новосибирском областном колледже культуры и искусств состоится межрегиональный конкурс исполнителей на балалайке и домре «Золотые струны Сибири».
Сложно представить детскую литературу без темы волшебства и чародейства. За чтением дети погружаются в мир исполнения желаний: с помощью волшебных палочек или магических артефактов они имеют возможность делать то,