Жизнь в си-бемоль мажоре

В гостях у «Ведомостей» основатель уникальной авторской школы для детей с тяжёлыми нарушениями в развитии Алексей Бороздин.

«Ты вызываешь интерес у ребёнка,
пусть даже на минуту, и используешь этот момент для движения вперёд...
В помощь берёшь музыку, ритмику, сказки, изобразительное искусство.
Вовлечение учеников в творческий процесс —
другого пути выведения из умственной отсталости нет.
Пилюли и таблетки не помогают».

Сообщество счастливых людей

— Алексей Иванович, вы не только успешный музыкант и педагог, но и композитор, писатель, фотохудожник…  Какая земля рождает таких талантливых людей?

— Родом я из Курска. Место, где мы жили, называлось Казацкая слобода. Наш семейный клан (у матери было шесть сестёр, которые жили поблизости) был музыкальный и во всём талантливый. Вроде все односельчане хорошо пели, но когда наши запевали — люди у дома останавливались. Не было вкуснее солёных огурцов, чем у мамы и тётушек. А какие пекли пироги! Получалось всё, что они ни делали.

— В такой атмосфере с детства хотели заниматься музыкой?

— Сначала меня увлекали самолёты. В 1947 году стал чемпионом РСФСР по авиамодельному спорту. На следующий год, когда ехали на соревнования, грузовик тряхнуло, и мой большой планер сломался. Очень переживал — год модель строил.

После этого остыл к этому занятию. Тут брат привез из армии музыкальные инструменты. Показал мне, как на мандолине «Яблочко» играть. Выучил. Потом я взял в руки скрипку. Через полгода организовался оркестр, мы играли на танцах. От внимания к себе я начал выпендриваться, в результате остался в 8-м классе на второй год. Школу бросил, устроился помощником геодезиста. 1 сентября иду на работу, а навстречу наши девчонки в белых фартучках. И тут меня как молнией прошило: что же я натворил!

Решил поступать в музыкальное училище. На экзаменах отвечал на вопросы, что-то пел. Когда спросили, знаю ли ноты, ответил, не моргнув глазом: да. Конечно, меня разоблачили. На чём хочешь играть? На скрипке. А может, на виолончели? Инструмент этот я в кинотеатре видел, но как звучит, не слышал. Куда деваться, согласился.

Поначалу надо мной, не знавшим музыкальной грамоты, некоторые однокурсники подсмеивались. Но я не обращал на это внимания. Учился как одержимый. После окончания училища единственный с курса поступил в консерваторию во Львове. И это было таким счастьем!

— Как вы оказались в Новосибирске?

— Перевёлся в Новосибирскую консерваторию по приглашению своего профессора. После Львова был немного разочарован городом, но потом студенческая жизнь закрутила. Кстати, мой педагог на педпрактике мне постоянно повторял, что моя стезя — педагогика. Я обижался.

— Тем не менее  вы пошли учить детей музыке…

— После окончания консерватории мне предлагали несколько престижных денежных мест, например, в томской оперетте: 350 рублей зарплата, квартира, катер. Но поскольку особого интереса к денежным знакам у меня никогда не было, по натуре я романтик, то выбрал новосибирский Академгородок. В надежде, что его аура, творческая атмосфера не дадут как музыканту «застояться». И получилось лучше, чем я предполагал. Я попал в сообщество счастливых людей. Академик, кандидат, студент, музыкант — в компании все были на равных. Если бы не эта среда, колоссальнейшее наполнение интеллектом пространства, я бы никогда школу свою не придумал.

Формула развития

— Когда вы поняли, что хотите заниматься с трудными детьми?

— Я работал в музыкальной школе и был всем доволен. Пока был холостым, о деньгах не задумывался. Потом женился, родились дети. А зарплата-то крошечная. Давать частные уроки, чтобы пополнить семейный бюджет? Но за них брались баянисты и пианисты. Заниматься на виолончели даже в продвинутом Академгородке желающих не было. Тогда я стал давать уроки по музыкальному развитию. Стало получаться, у меня появилось много учеников. За 20 лет через мои руки прошло 60 человек. Как-то меня попросили позаниматься с девочкой со сложным диагнозом — куда её родители только ни возили, везде получали отказ — «необучаемая»! Просто попробовать. Отказаться не смог, потом две недели настраивал себя на встречу. Когда увидел сидящую на полу девочку с огромными чёрными глазами на худеньком личике, первым желанием было убежать. Но пересилил себя, посадил ребёнка рядом за пианино. И началась работа — тяжелейшая и интереснейшая. И таких детей с тяжелейшими заболеваниями у меня было шестеро. И во всех случаях был получен результат. Вот тогда и появилась идея создать что-то своё. Время оказалось подходящим, шёл 1991 год, развал Союза, нестабильность. Собственно, под этот шумок безвластия и удалось открыть школу. В другое время это было бы невозможно. Никто не позволил бы, школа не вписывалась ни в какие рамки.

— Алексей Иванович, в чём суть, зерно абилитационной педагогики?

— Принять ребёнка безо всяких условий, невзирая на его внешнее состояние. А дальше общение, творческое содружество. Кто-то может возразить: какое сотворчество, если ученик не разговаривает, или, наоборот, беспрерывно бегает и кричит? Ты вызываешь интерес у ребёнка, пусть даже на минуту, и используешь этот момент для движения вперёд, миллиметр по миллиметру. В помощь берёшь музыку, ритмику, сказки, изобразительное искусство. Вовлечение учеников в творческий процесс — другого пути выведения из умственной отсталости нет. Пилюли и таблетки не помогают.


— Начинать новое дело всегда сложно. Ставили вам палки в колёса?

— Прошли через многое — неприятие, удивление, неверие, раздражение — «с чего это вдруг музыкант этим занялся», «что они там с детьми делают». Преднамеренно от всего этого отстранился. Знал главное — передо мной больные дети, которым, кроме меня, помочь некому. А всех сомневающихся пригласил на открытые уроки. Как потом призналась логопед из института повышения квалификации педагогических работников, с наших уроков они вышли другими. Коллеги увидели, что мы не ворочаем деньгами — такие разговоры тоже ходили.

Первые годы работали практически бесплатно. Полтора года что-то подкидывала соцзащита. Как-то три тысячи долларов прислал Солженицын, потом неожиданно 5 тысяч долларов получили от голландского посольства. Как они о нас узнали? Семь лет мы квартировали в бараке, а потом, спасибо Виктору Александровичу Толоконскому, переехали в нормальное помещение, стали государственным учреждением. Начались поездки по стране с семинарами, мастер-классами. За последние восемь лет только в Москве я выступил 18 раз, в Красноярске — 13.

— За четверть века существования что-то вносилось в придуманную вами абилитационную методику?

— Формула: три индивидуальных урока — изо, музыкальное развитие и общее развитие с первого дня — осталась неизменной. Единственное, что добавилось, — квази-школа. Когда дети вырастают до возраста, когда их надо готовить к школе, они попадают в группу из двух человек. Там получают знания по математике, письму, много двигаются. А далее идут в обычные или коррекционные школы.

— Сколько всего детей прошло через центр Бороздина?

—Ежегодно выпускается 16—18 человек. Массовость не предполагается. Ребёнок у нас находится столько, сколько считает нужным педсовет. В основном это 3 —  3, 5 года. Сегодня в центр ходит 56 детей, с ними занимаются 18 педагогов.

— У учреждения появились последователи?

— Копировать мало кто решается из-за боязни, что не получится. К тому же такие учреждения по работе со сложными детьми, где занятие проходят не в группе из шести человек, а индивидуальные, законом не предусмотрены. Хотя примеры есть. Например, два центра работает в Омске, скоро будет третий. Считаю, главное, что нам удалось в результате многочисленных поездок, — изменить отношение педагогического сообщества к таким детям. Как отметил в 2001 году на конференции в Томске представитель академии наук страны, мы своим примером сняли у специалистов синдром страха по работе с тяжёлыми формами умственной отсталости у детей.

— Работа в центре долгие годы не являлась для вас основной.

— Конечно, занятия проходили по выходным, а в рабочую неделю преподавал в музыкальной школе. 46 лет отдал этой работе. Причём нагрузки были всегда большие — полторы – две ставки.

— Среди ваших учеников 79 лауреатов. Как удавалось воспитывать таланты?

— Прежде всего, надо уважать и любить себя, как творца. При этих условиях ты не можешь позволить себе лениться или что-то делать не так. Надо не желать немедленного результата, а работать, работать, проживать с учеником жизнь. Горжусь, что у моих учеников, кем бы они потом ни стали, не случилось ни одной неудачной судьбы.

В контексте жизни

— Как музыкант вы концертировали?

— Постоянно. 30 лет играл в оркестре Дома учёных, кстати, был одним из его организаторов. С гастролями проехали по всему Союзу. Ещё в музыкальном салоне вёл лекции по истории русской музыки. Сочинял песни и романсы. В течение семи лет практически ежедневно поздними вечерами расшифровывал партитуры чешского композитора XVIII века Йозефа Мысливечека. По моим рукописям издавали ноты. Получается, что возвратил к жизни четыре оперы, девять симфоний, концерты, арии. А ещё на общественных началах десять лет вёл в «Науке в Сибири» раздел «НИИюмор».

— Как сил на всё хватало?

— Сам удивляюсь. Но я не чувствовал усталости. Более того, пребывал в счастливом состоянии. Говоря музыкальной терминологией, жил в си-бемоль мажоре — самом ярком музыкальном строе. Не было дня, чтобы я был чем-то недоволен, выходил из себя. И вообще по жизни у меня не было дела, которое я бы начал с чьей-то подачи. Оно само мне каким-то естественным образом приходило: журналистика, писательство, композиторство, общественная деятельность.

— Вы продолжаете заниматься фотографией? У вас прошло несколько фотовыставок.

— И неожиданно успешных. Мои фотографии даже японцы покупали. А ведь это были просто пейзажи любимых мест Академгородка. Сняты тысячи кадров. Часть войдёт в фотоальбом, который, надеюсь, выйдет на следующий год, к моему 80-летию. Фотография для меня была эмоциональным мостиком, антистрессовой зоной. Сегодня уже редко беру в руки фотоаппарат.

— Алексей Иванович, недавно вышла ваша книга «В контексте жизни» — литературные зарисовки о событиях, которые с вами происходили. Что было самым невероятным?

— Всё. И то, что остался живым под бомбёжками в детстве, когда четырёхлетним оказался в оккупации в Курске. Не учась в музыкальной школе, поступил в музыкальное училище, а потом в консерваторию. В Академгородке на «пустом месте» открыл класс виолончели. И, наконец, авторская школа. Как будто сверху мне указали путь. «Жить ради людей» — эта фраза имеет для меня особый смысл.

— С какими известными людьми вы встречались?

— В моей жизни была писательница Мариетта Шагинян, которая «свела» меня с творчеством Мысливечека. В нашем центре в гостях был знаменитый американский психолог Джек Росберг — его клиника в Лос-Анджелесе считается крупнейшей в мире. Он был потрясён. Предлагал мне работу в его клинике. В 1999 году, на Всемирном конгрессе «Семья тысячелетия» меня представили Кириллу, нынешнему патриарху. В моём архиве есть фото со знаменитым вратарём Владиславом Третьяком, снятое в кулуарах какого-то торжественного мероприятия. Он, кстати, сам ко мне тогда подошёл.

— У вас множество званий и наград. Какая ближе сердцу?

— Скажу откровенно, приятно было их получать, но особого отношения к почестям у меня нет. Неожиданным оказалось звание лауреата «Подвижник России» в 1997 году. Награду вручал Джорж Сорос.

— Алексей Иванович, как стать успешным в жизни, состояться?

— До банального просто. Любить жизнь, себя. И заниматься тем, что интересно.

БЛИЦ-ОПРОС

Лучшее место на земле… родина — Казацкая слобода.

Профессионализм — это… успех.

С самого детства человек должен… радоваться жизни.

Лучше всего я умею… варить суточные щи.

Глядя на меня, никогда не подумаешь, что… я виолончелист.

Любовь ЩЕРБАНЕНКО
Фото Валерия ПАНОВА

Автор:  Любовь Щербаненко
 
По теме
1 и 2 апреля 2024 года в Новосибирском областном колледже культуры и искусств состоится межрегиональный конкурс исполнителей на балалайке и домре «Золотые струны Сибири».